В прошлом году октябрь был такой же – ветреный, зябкий, дождливо-снежный. Пора было убирать морковку. Тарасов катил на поле оглядеть фронт будущих работ.
Бесхозно заросший бурьяном надел, отмежёванный от морковки Тарасова канавой, принадлежал Борковскому опытному хозяйству, у которого Илья правдами и неправдами арендовал свои картофельно-морковные гектары.
К изумлению арендатора, запустение опытного поля было нарушено. Привычную картину оживляли экскаватор и два бульдозера, чьи машинисты довольно споро вели разработку стылой землицы, отсыпая тут и там холмы караванов.
Любопытство Тарасова механизаторы удовлетворили, сообщив, что планировку ведут под свалку, воплощая в жизнь хозяйственные намерения “Новжилкоммунсервиса”.
Замысел сей показался Тарасову далёким от красоты и изящества. После недолгих размышлений он поделился с экскаваторщиком и бульдозеристами своими смутными сомнениями: край поля весь “на торфу”, который и под снегом-то не устаёт чадить, а при хорошем ветре с озера, чего доброго, подпалит деревню; через будущую помойку идёт канава, которая, можно сказать, поит всю деревню, в ней колодца-то всего два, и баня чайкинская черпает из неё водицу, а также Маков ручей, который понесёт мутные воды непосредственно в Ильмень; в конце концов, Чайку просто занесёт туалетной бумагой и прочим мусором…
Механизаторы ПМК-1 пожали плечами, обозначив подневольность их спорого труда и мотивированность его выданным наряд-заданием: нам сказали копать - мы копаем.
Илья рванул к главе Борковской администрации В.В. Мелехову: как же так, Васильич, деревню-то не спросили? По пути в Борки Тарасов свистнул чайкинским “пионерам”, чтобы созывали народ к райповскому магазину – на сход.
Сход, куда стянулось немногочисленное деревенское население (в Чайке 96 дворов), помойной перспективой озаботился и встревожился. Борковский глава пообещал: за два дня всё решу.
Но мужики из ПМК-1 работали просто ударно, планомерно уродуя землю. К тому же плодородный торфяной слой грузился на самосвалы и вывозился в неизвестном направлении.
Просьбы прекратить понимания у исполнителей коммунального замысла не находили.
…Вряд ли в тарасовской практичной голове роились возвышенные мысли вроде “Если не я, то кто же”. Ему вообще патетика чужда. Илья – человек приземлённый. В прямом и переносном смысле.
Может быть, именно этим обусловлено его умение быстро принимать решения. Научился на службе, в частности, – армейской, которую нёс в горячей точке, и милицейской, которую нёс в угрозыске.
Решение было дерзким – а что было делать? Остановить ударников можно было тоже – ударно.
Так три луддита, под покровом ночи 12 октября пробравшись на поле и шикнув на всполохнувшегося было сторожа, рванули РДГ в нутре экскаватора и пальнули из ружья по бульдозерным бакам. А также подбросили муляж взрывного устройства, слаженный из кофейной жестянки.
Вместе с Тарасовым на дело ходили двое его друзей. Теперь он зовёт их подельниками; если отбросить криминально-блатное значение этого словца, то оно абсолютно верно обозначает суть отношений троицы: общим у них был и сельскохозяйственный бизнес.
Теперь тоже общий. Только на двоих.
* * *
Со Славой Оконечниковым Тарасов дружил пять лет: столько, сколько предпринимательствует в Чайке. Илья его и выручал не раз – вытащил, мобилизовав старые ментовские связи и новые предпринимательские финансы, из неприятности большой, когда Славка сдуру угнал трактор; помогал деньгами и советом – убедил уйти от стервозной жены и сынишку забрать себе по суду. Земледельческий бизнес был у них пополам общий – пятьдесят на пятьдесят.
После ночной диверсии тёртый экс-капитан милиции строго-настрого друзьям наказал: будут нас мурыжить, колоть, в несознанку уходите, и всё: у них на нас ничего нет.
Слава, бывший ВДВшник, хорохорился: да мы! Десантники! Да пусть хоть пытают.
…Следователи применили к Оконечникову старую, как криминальный мир, методу под названием “развести колхозника”. Они сыграли на Славкиных отцовских чувствах – мол, тебя, конечно, посадят, куда ж ребёночка-то твоего?
Полученные на это подробные показания и сыграли решающую роль в деле чайкинских диверсантов.
Третий луддит, Володя Матвеев – дом его напротив тарасовского, через улицу – вообще парень немногословный…
* * *
День 13 октября выдался хлопотным. Истёк срок, взятый борковским главой на то, чтобы “всё решить”. И у райпо опять волновался сход, на который приехали представители “Новжилкоммунсервиса”. Ждали главу Новгородского района Филиппова, но не дождались – по всему видать, кандидат в депутаты областной Думы был занят предвыборной кампанией.
Авторы помойного проекта живописали радужные перспективы свалки, устроенной по последнего слову коммунальной науки, именуя её не иначе. как полигоном твёрдых бытовых отходов. И шлагбаум-то будет стоять, и охрана бдеть, и чуть ли не пожарная команда будет к полигону прикомандирована.
Собственно, коммунальники, поначалу несколько зачаровавшие чайкинское население вдохновенным рассказом о “свалке будущего”, сами же всё, по словам Ильи, и испоганили.
Неуёмная баба Катя вылезла с вопросом: а как же она будет мыться в бане, куда потечёт профильтрованная свалкой вода?
На что усталые от демократии представители “Новжилкоммунсервиса” в сердцах ответствовали: а вы постройте свою баню!
Как, взвилась баба Катя, это я, значит, на старости лет, да без мужика, баню себе рубить буду!..
На сходе выяснилось, что опытное хозяйство послушно дало липовое заключение, характеризующее облюбованную под свалку землю как бросовую: ни торфа, ни дренажа, одна глина. Услышавший об этом бывший агроном Иван Евгеньевич Цапов от души вознегодовал и сообщил, что данную землю он самолично принимал, что там и торф, и дренаж, который он, если потребуется, с закрытыми глазами найдёт! На подобном лукавстве был вообще крепко замешан чиновничий подход к оборудованию помойного полигона: откуда-то взялась лживая бумажка с чайкинским всеобщим “одобрямом”; проектную документацию “Новжилкоммунсервис” забыл представить в комитет природных ресурсов области для прохождения экологической экспертизы (такую документацию, собственно, и вовсе не разработали); разрешение в органах архитектуры и градостроительства коммунальщики тоже не получили…
Отсюда напрашивался неутешительный вывод: власти ещё раз доказали, что люди для них – не более, чем то, для чего перелопачивалось поле близ Чайки…
…А на поле уже вовсю орудовала милиция. Обмотанная проводами банка сразу была взята на контроль аж в Москве – очень в тему она пришлась в свете операции “Вихрь-Антитеррор”, развёрнутой повсеместно после московских терактов. Даже раскуроченная землеройная техника отошла как бы на второй план.
Тем более что ей на смену пригнали новые экскаватор и бульдозер.
- И началось! – вспоминает Илья. – В день почти всё отстроили. КамАЗы с прицепами только летали.
Понаблюдав за невиданным энтузиазмом на строительной площадке со своего морковного поля (уборку вести таки надо было), Тарасов понял, что вся говорильня возле райпо была в пользу бедных.
Вернее, не в пользу.
Ночью загорелся экскаватор.
ЭО-2141 горел пять часов. Его металл истончился и стал подобен жестянке…
- Мы же не знали, что туда 300 литров масла и 200 солярки было залито, - говорит Илья.
Наутро в новгородской квартире Тарасова, в домах подельников в Чайке прошли обыски. А потом за ними закрылись тяжёлые двери ИВС.
…Когда Тарасова выкликнули с документами, он понял, что переселяется в СИЗО. Начались допросы и очные ставки, порождённые Славкиными безнадёжными откровениями.
Сидя в ментовской камере, Тарасов переживал за так и не убранную морковку.
* * *
Уборку без Тарасова завершили: соседка Люба, протрезвевшая и серьёзная, села за рычаги трактора. И другие на поле вышли.
Чайка волновалась. Сочинили петицию, подписались, снесли в прокуратуру.
Куда-то она потом делась, на суде не фигурировала.
Но подрыв экскаватора обернулся взлётом авторитета, придав ему ореол геройски-мученической былинности.
В отличие от муромского тёзки и почти ровесника Илья не сиднем на печи провёл свои тридцать лет и три года.
* * *
Вообще Тарасов прославился, можно сказать, на всю Россию - благодаря журналистскому вниманию.
Возвращавшемуся из города с товаром Тарасова сбросили сообщение на пейджер – дескать, тебя тут телевизионщики дожидаются.
Съёмочная группа НТВ давала дуба среди тарасовской морковки. “Слава Богу! – закричали нтвшники. – Мы уж думали, нам тут конец!”
Отработали ребята по-быстрому, с готовностью помогли разгрузить прибывшую из города в борковский магазин Ильи машину водки и с таким удовольствием ударили по предмету разгрузочных работ под ведро пельменей, что гостеприимный Тарасов забеспокоился о судьбе навороченной профессиональной камеры.
Про него ещё много чего писали. Публикации с подзаголовками типа “Трое крестьян взорвали механизированную колонну…” очень разочаровали в средствах массовой информации маму Ильи – строгую Наталью Ивановну. Она даже в газетные киоски перестала заглядывать.
- Ну, что пишут? – качает Наталья Ивановна головой. – С Лёней Голиковым его сравнила одна… Да ты хоть знаешь, кто такой Лёня Голиков, думаю. Или это уже в школе не проходят?..
В октябре прошлого года Наталья Ивановна всем говорила: я а него переживаю, но мне за него не стыдно…
Мы разговариваем у калитки под пристальным наблюдением степенного рыжего кота. За забором – крепкое тарасовское хозяйство: дом родительский (бывший чайкинский детсад, некогда опустевший и проданный под жильё), внушительное овощехранилища, а ещё тут есть пруд с утками, сарайка, откуда доносится сытое хрюканье, клумбы с розовыми кустами, огород. А ещё три трактора, две “Газели”, легковая машина, гараж семь на двенадцать… Два магазина – в Чайке и Борках.
* * *
Суть своей предпринимательской деятельности Тарасов формулирует кратко: “Кручусь, как уж”.
Пять лет назад, уволившись из органов, Илья занялся сельским хозяйством.
- За два года поднялись, - вспоминает он, - картошка, морковка – все влёт шло! 150 тысяч за лето, плохо, что ли? В этом году урожай неплохой взяли.
До этого Тарасов пробовал разный малый бизнес – от торговли дефицитными мотоциклетными запчастями, которые выписывал по “Посылторгу”, до водочной разъезжей коммерции.
Земледелие оказалось самым верным и надёжным предприятием – настолько, насколько это возможно в отечественной рыночной реальности, когда важнее всего змеиные изворотливость, хитромудрость, осторожность и умение вовремя сбросить кожу…
У него это получается, судя по тому, что магазинчик в Чайке с ежедневно свежим хлебом и божескими ценами удало конкурирует с местным райпо, да и борковская торговая точка не убытки приносит. До недавнего времени при магазине в Борках действовал ещё и бар.
* * *
Донельзя удручает Тарасова, то, что бытие многих его земляков – и стар, и млад – проникнуто самогонным духом. Этот злой дух, сшибающий с ног и с пути, свёл деревенский досуг к незамысловатому задиристому застолью, одел молодняк в скромный ватник и регулярно подбивал на непредсказуемые и необъяснимые поступки, совершаемые на пьяную голову.
Тарасов пытался в меру возможностей наставить односельчан на истинный путь разнообразными методами: он выплачивал тем, кто был замечен им в пагубной склонности, только половину ежедневного заработка, вторую отдавая родителям или старшему брату; увещевал в удобный момент выдачи зарплаты не за портвейном бежать, а отложить на шмотки; пытался приобщить к культурному питию, открыв тот самый бар с разливным пивом…
Но завсегдатаи зальчика, оформленного с претензией на рустикальный стиль, отойдя от стойки, доливали в пивной стакан первача, а потом под окнами разгорались лютые сечи.
Тарасов бар закрыл.
Теперь тут магазинная подсобка. Оформленная с претензией на рустикальность…
* * *
По осени на дверях магазинов в Чайке и Борках появляются рукописные объявления, зовущие всех желающих на уборочные работы. Желающих находится немало: тарасовские плодоносящие гектары – отрадный оазис в здешней пустыне трудоустроечного дефицита.
Расчёт за наполненные корнеплодами мешки Илья осуществляет ежедневно. Как и за строительно-ремонтные шабашки, на которые нанимает земляков – кухню летнюю соорудить, чтобы варился там “хавчик” поросятам, отремонтировать забор, переоборудовать гараж.
Ефремовы – Вера и Виктор, больше известный в деревне как Борода, - чайкинские старожилы. Примерно в то же время, что и старшие Тарасовы, купили полбарака, где когда-то проживали залётные шабашники.
- Поздоровается всегда, вежливый, - перечисляют они достоинства чайкинского Муромца, - не курит даже. Уважают его здесь, он же работу тут даёт всем, Илья. Вот ходили с этой бумагой, что он не виноват, подписывали. К одному пришли, он выпивши до потери сознания, нас не видит, а говорит: что, за Илью? За Илью рад и помогать буду, только позови. Так и все говорили: за Илью – мы все. Тут ждут, когда он позовёт картошку собирать. Вера вот у него день на морковке отработала – 140 рублей. Плохо ли? А в этом году он после уборки праздник устроил, столы накрыл. Тем, кто больше всех насобирал, - подарки. Женщинам постельное, наборы штор. Мужикам – фонарики там, инструмент.
- Он ведь, так-то говоря, не местный житель, - рассуждает Борода. – У него в Новгороде квартира, он собрался да поехал туда жить. А люди-то бы тут, на свалке осталися.
* * *
Прокуратура погрозила коммунальщикам представлением, квалифицировав начатое без спросу устройство свалки как “ряд нарушений действующего законодательства”.
Илье со товарищи присудили выплатить за нанесённый ПМК ущерб 186 тысяч рублей и дали условно. В этом году Тарасов наконец пробил собственное фермерское хозяйство, так что пахать свои гектары будет уже в ином, более солидном качестве.
Участок, предназначавшийся под “полигон твердых бытовых отходов”, “Новжилкоммунсервис” же и заровнял силами экскаватора и трёх ЗИЛов.
О провалившемся помойном проекте напоминает одинокий караван, который почему-то не распланировали.
Тарасовские морковные гектары по-прежнему по соседству.
Только поле перейти…